Тринадцать способов убить Лалабелль Рок [Литрес] - Мод Вулф

с придверным ковриком. Я набираю в грудь побольше воздуха и стучу. Единственное, что мне остается, – это двигаться дальше.

Дверь открывается.

Глава 8. Сила

На мирной лужайке женщина в белых одеждах держит за челюсть льва. На ней венок из цветов, а над ее головой извивается лента бесконечности. Зубы у льва острые и белоснежные, язык высунут. Они внимательно смотрят друг на друга.

В квартире света нет. Мне кажется, что комнатка маленькая. Мне кажется, я вижу мебель и картины в рамах на стене, но в темноте все предметы – это лишь тени различных форм.

Одна тень, более плотная, чем другие, придерживает открытую дверь.

– Входи, – говорит она. – Присаживайся.

Я ковыляю мимо нее и плюхаюсь на похожий на кресло сгусток темноты. Единственный свет – это свет уличных фонарей; он падает через окно, и жалюзи разрезают его на полосы. Ковер тоже поделен на полоски светлого и темного, как клавиатура у пианино. Пока Портрет идет ко мне, я представляю, будто она идет по клавишам и играет ноты.

– Я знаю, кто ты, – тихо говорит Портрет. – Я знаю, зачем ты пришла.

– Можно мне… – У меня болит голова. – Можно мне стакан воды?

– Нет, – говорит она.

Я слишком утомлена, чтобы разглядывать ее. Соскабливаю засохшую жидкость с подбородка, и кусочек застревает у меня под ногтем.

– Мне звонят весь день, – продолжает она. – Ты не очень-то скрывалась. Это кровь Пруденс?

– Да, – говорю я. – Кто звонил тебе? Какая из остальных?

– Разве это важно? Рано или поздно нам всем придет конец. – Она кружит по комнате, то и дело проводя рукой то по двери, то по краю стола, то по книжному шкафу. Мне удается взглянуть на нее, когда она попадает в полосы света; кажется, в ней нет ничего особенного. Платиновые волосы, белая льняная пижама, мои рот, и глаза, и нос. Просто Лалабелль, такая же, как и остальные.

– Как тебе город? – спрашивает она. – Странное место, правда?

– Запутанный.

– А ты уже заметила его странность? – спрашивает она. – Смотрела карту?

Карта есть на стене у Спенсера. Теперь я понимаю, что было не так.

– Баббл-сити – не настоящее название.

– Верно, – говорит Портрет. – До того, как здесь появился город, в центре долины просто был большой холм. Однажды они взяли ее и порезали на куски. Там, где ее кровь коснулась холма, забили ключи со сладкой водой, а там, где разбросали ее тело, выросли деревья. Из-за этого они сделали ее святой и, когда построили город, назвали его в ее честь. Вот поэтому на карте Баббл-сити называется по-другому.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

– Мне кажется, важно точно знать, где тебе предстоит умереть.

Моя рука тянется к пистолету под порванным жакетом.

– Тебе известно, зачем она создала меня? – не двигаясь с места, спрашивает Портрет.

Я молчу, прикидывая расстояние до двери. Я не знаю, зачем ее создали – у меня не было времени внимательно прочитать досье.

– Для налоговых целей, – заявляет Портрет. – Вот зачем.

– Для налоговых целей? В каком смысле?

– Не знаю, – с горечью отвечает Портрет. – Жить. Вот и все инструкции, что мне дали. Один раз в месяц на мой банковский счет поступают деньги. Сумма достаточная, чтобы можно было жить. Даже эта квартира мне не принадлежит. Ты знаешь, каково это – целых десять лет жить без цели, без предназначения? Ничего не делать, только целыми днями смотреть телевизор, покупать еду и есть. Ты знаешь, каково это – проводить всю свою жизнь в скуке?

– Ты могла бы писать картины, – шепчу я.

– Что? – огрызается она и, делая шаг вперед, оказывается в полосе света.

Я вижу ее выражение: зубы оскалены, губы изогнуты, брови сведены на переносице. На этом искаженном ненавистью лице ее глаза спокойны и холодны, как шарики льда из морозилки.

– Я хочу, чтобы ты знала: я дала тебе возможность усомниться, – тихо говорит она. – Я провела собственное исследование. Я дала тебе время задуматься над своими действиями.

Я напрягаюсь. Она стоит против окна, и на его фоне ее силуэт резкий и четкий. Снаружи припаркована желтая машина.

– Так вот кто следил за мной…

Она не сдвигается с места. Тут до меня доходит, почему она показалась мне неестественной. За все время с того момента, как я вошла в квартиру, она ни разу не вздохнула.

Я резко отодвигаюсь в сторону (слишком медленно) и тянусь за пистолетом, но она делает изящный выпад и ногой выбивает его из моей руки. Я поворачиваю голову, наблюдая, как пистолет скользит по полу, и в это короткое мгновение она бросается на меня.

В моем левом глазу взрывается боль, мое поле зрения засыпано звездами. Прежде чем я успеваю понять, что случилось, новый удар, апперкот, отшвыривает назад мою голову. Я охаю, и тут третий удар, кулаком в живот, выбивает воздух из моих легких. Ослепшая, одурманенная, задыхающаяся, я вываливаюсь из кресла на пол.

– Черт, – пытаюсь сказать я. Получается какое-то хриплое бульканье.

– Тебе нет надобности дышать, – говорит она мне. – Пора взрослеть. Прекрати эту театральщину.

Я чувствую, что она медленно обходит меня, и когда поднимаю взгляд, она пинает меня в спину.

Мне кажется, я издаю сдавленный звук. Мне кажется, меня сжимает спазм, но я уже не могу понимать свое тело. Боль похожа на что-то живое, она существует отдельно от меня. Это животное, которое сидит у меня на спине. Я не могу сбросить или понять его. Мне остается только свернуться калачиком на полу. Раньше я считала, что познала, каково это, когда тебе делают больно.

Портрет надо мной продолжает вещать.

– …ты знала, – говорит она, и слова льются густым злобным потоком, – что мы созданы для того, чтобы выживать?

Из глаз течет. Я хриплю и мотаю головой, не отрывая ее от пола. Я не вижу Портрет, но чувствую ее передвижения, когда она рыщет вокруг меня. Неожиданно наклоняется, и я отшатываюсь.